Давно мой сосед себя не являл. Сегодня я с ним пересекся в нашем местном магазине под березками. Есть у нас такой магазинчик. Очень удобный. Маленький, но всегда со свежим хлебом. И березки вокруг него. И летом пиво. И тарань! Класс!
Но я не об этом. Я про Николаевича.
Николаевич, так же, как и я, зашел за хлебом.
Я поздоровался с ним. Николаевич махнул головой. Угрюмо так махнул – выпятив губы и сдвинув брови на переносице. Даже на какое-то время задержал на мне свой взгляд. Было видно, что Николаевич всем своим большим и сморщенным лицом изображает мысль. Мне даже показалось, что Николаевич как-то тенорально мычит.
Очередь Николаевича была впереди меня, он заплатил за хлеб и вышел из магазина. Я тоже рассчитался за хлеб, купил себе бутылку пива и тоже вышел.
Николаевич стоял метрах в десяти от магазина и курил. Курил он «Приму» с фильтром. В нашем селе – это по богатому.
Не подойти к Николаевичу я не мог. Николаевич ждал.
- Ну, Николаевич, как оно? – спросил я, выполняя общепринятый в нашем селе ритуал.
- Так нормально, Олександрович! Живемо собі,- ответил Николаевич, так же соблюдая ритуал.
Помолчали. Это тоже часть нашего местного правила. Если будете слишком спешить – сочтут за несерьезного.
Я закурил и обратился к Николаевичу:
- Ну а как оно вообще, Николаевич? Что с отоплением?
- Ну, цього не треба, Олександрович. Є в нас тимчасові складнощі, так ми цього і не приховуємо. Воно ж, позбутися віковічного москальського рабства непросто. Тут жертви потрібні.
- Ну да, ну да, Николаевич, - пробурчал я себе под нос и отвернулся в сторону, не желая слушать старую и затертую пластинку о вековечной вражде наших народов. И как только я решил проститься с ним и отправиться домой, как Николаевич выдал то, ради чего он даже на «Приму» потратился. Ведь «Прима» - это было не просто так. Я это сразу понял. Это был знак «свободы»!
- Олександрович! – спокойно, уверенно и немножечко с вызовом, процедил Николаевич.
- Что, Николаевич?
- Ми тут з людьми говорили, і хотіли почути вашу думку. Ось до чого ми прийшли, розмірковуючи про долю нашої країни, - под «мы» Николаевич понимает местный осередок партии «Свобода» и «Правый сектор». Он периодически принимает участие в их мероприятиях. И заработок неплохой и выпивка хорошая.
- Ми так думаємо,- продолжал мой сосед,- що той Донбас нам вже і не потрібен зовсім. Як що ж там живе одна москалота, то навіщо ж ми будемо битися за той Даунбас? – слово «Даунбасс» Николаевич произнес с особым удовольствием. По всему было видно, что это слово он выучил недавно.
- Что ж так, Николаевич? Ты ж еще недавно призывал установить трезубцы вместо рубиновых звезд на башнях Кремля.
- І так буде, Олександрович, але пізніше. Нам треба сили гуртувати. Нація може бути сильною, тільки тоді, коли кров нації чиста! – сказав это, Николаевич сам в себя влюбился. Он и сам не поверил, что смог запомнить такой высокий слог. Мысль была не его, это было ясно, но вложил в нее Николаевич, всю свою покуренную душу.
- Ага, Николаевич, - ответил я ему, - т.е. теперь у вас новая идея фикс? Теперь вы не хотите возвращения Донбасса?
- Ні, Олександрович. Ми його повернемо, але пізніше. І не тільки його. І Крим ми повернемо і Вороніж! Все до Волги буде наше. Але пізніше. Нам час потрібен. Згуртуватися треба. Зібратись в кулак. Так як татари сьогодні роблять в Херсоні, так і нам робити треба. Крим ми татарам віддамо. Хай забирають. Аби не москалі. Хай собі повирізають все, що там, в тому Криму ворушиться. Все там москалота. Навіть для татар їх не шкода. Хай ріжуть. А ми маємо позбутись в себе всього, що не є українським. Здихатись того Донбасу, переплавити Харків і Запоріжжя, випалити горючим залізом все, що проти нас, і тоді сила наша буде нездоланна. Тоді рівних нам не буде. Всі здригнуться. І Схід і Захід. Всім кров пустимо. І відродиться наша Україна!
Если когда-то в жизни Николаевича и был поэтический момент, то это был именно он. И случилось это с ним в нашем селе, возле нашего магазина, с буханкой хлеба в руках и синей «Примой» в грязных пальцах.
И вот что я вам скажу, дорогие друзья. Николаевич в этот раз совсем не шутил. Мне не было смешно, как это бывало обычно. Правда и страшно мне не было тоже, но я понял, что страшно может быть. Если только этому вот фрукту объявят, что резать можно, резать он будет. И меня, пожалуй, зарежет первого, по соседству, так сказать, и будет это, наверно, самым большим его удовольствием в его сегодняшней жизни.
- Хорошо, Николаевич. Так что же ты от меня хотел услышать?- спросил я его.
- Так ні, Олександрович. Не почути я хотів, а попередити.
И разговор наш с Николаевичем закончился традиционно.
Зыркнул он как-то на меня, сплюнул набок, выкинул окурок и, не прощаясь, пошел в свою сторону.
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Похоже, и в самом деле что-то происходит, - констатирует Василий Волга. - Вся нациствующая масса, еще совсем недавно только лишь периодически собиравшаяся в сгустки, сегодня начала вихреобразные концентрические движения. Они узнают друг друга по запаху, по одежде, по прищуру глаз и, узнав, сходятся, разговаривают, готовятся. К чему? Думаю, они и сами пока еще не знают к чему. Не знают, но чувствуют приятное жжение. Внутри них все сильнее разгораются уголья ненависти. Еще не пожар, но предчувствие расправы. Они все чаще хотят быть вместе, они хотят делиться друг с другом этим теплым, все более разгорячающим предчувствием.
......
Это концентрическое движение как-то вдруг стало происходить на всех уровнях. Начиная от моего полуобразованного соседа Николаевича и вплоть до самого верха, вплоть до деятелей культуры и народных избранников.
И чем больше весь мир отворачивается от нациствующей Украины, тем сильнее нациствующие элементы внутри Украины тянутся друг к другу.
Атмосфера сгущается. Берегите себя, православные. И будьте готовы.
Свежие комментарии